Мы все больше осознаем необходимость беречь природу и предотвращать разрушение животного и растительного мира, которое приобрело сейчас страшные масштабы, которое привело к экологическому кризису. «Кризис» — греческое слово, которое означает критический момент, когда ставится под вопрос все прежнее.
Это может быть суд Божий над нами. Это может быть суд природы над нами, момент, когда природа с негодованием, с возмущением отказывается с нами сотрудничать. Это может быть момент, когда мы должны себя самих судить и во многом осудить. Наша совесть ставит вопрос о том, что мы за последние полстолетия сделали с нашей землей. Мы все отравляем землю, отравляем воздух, все мы принимаем какое-то участие в разрушении того, что Бог создал. Дело не в том, что нам выгодно, чтобы земля была плодородна, а в том, какова наша нравственная ответственность перед миром, Богом сотворенным по любви и с любовью, миром, который Он призвал к общению с Собою. Разумеется, каждая тварь общается с Богом по-иному, однако нет такой твари, которая вовсе не может иметь какого-нибудь общения с Богом. Иначе чудеса были бы невозможны. Когда Христос приказывает волнам улечься, ветру успокоиться, это говорит не о том, что у Него есть некая магическая власть над природой, а о том, что живое слово Бога каким-то образом воспринимается всякой Его тварью.
Все существующее сотворил Бог. Он Своим державным словом вызвал к бытию то, чего раньше не было, причем вызвал к бытию, чтобы всему дать блаженство, все привести к святости и совершенству. Когда Бог творил, Он творил из любви, чтобы поделиться с человеком и всякой тварью тем богатством, которое принадлежит Ему Самому; более того, даже Самим Собой. Наше человеческое призвание — не только знать Бога, не только поклоняться Ему, не только служить Ему, не только трепетать перед Ним, не только любить Его, но в конечном итоге стать «причастниками Божественной природы» (2 Петр 1,4), приобщиться Богу так, что Божественная природа нам прививается, мы становимся в этом отношении подобными Христу.
Но это не значит, что человек призван к этому, а остальная тварь — нет. Священное Писание не говорит, что Бог, создав самых высокоразвитых животных, далее создает еще более совершенное живое существо. Когда все живые существа созданы, Бог берет глину земную и творит человека из этой глины. Этим указано, что человек создан как бы из основной материи всего мироздания. Из этой же материи созданы другие существа, но подчеркнуто, что человек не оторван от других тварей, он создан из того основного элемента, из которого сотворены и все остальные создания. Это роднит нас не только с самыми развитыми животными (такое родство признают и неверующие), это роднит нас с самыми низкими земными тварями. Мы созданы из того же материала. Когда святой Максим Исповедник, говоря о призвании человека, пишет, что человек создан и из элементов материального мира, и из элементов духовного мира, принадлежит и духовному миру, и вещественному, он подчеркивает, что благодаря этому объединению в себе и вещественного, и духовного человек может привести все, созданное Богом, к духовности, привести к Богу. Это — основное призвание человека.
Когда мы говорим о воплощении Сына Божия, мы говорим, что Он стал совершенным человеком. Он совершенен, потому что дошел до полноты всего того, чем может быть человек, стал единым с Богом. Но вместе с тем Он совершенен и тем, что Он в полном смысле человек; мы явно видим, что та телесность, которая принадлежит Господу Иисусу, это наша телесность. Эта телесность, взятая от земли, роднит Его, как и нас, со всем тварным миром. Он соединен Своей телесностью со всем, что вещественно. Христово воплощение является космическим явлением, оно роднит Его со всем космосом, со всем, что создано. Всякая энергия, всякое вещество, всякая тварь узнают во Христе себя в славе соединения с Божеством. Когда мы думаем о твари, о той земле, на которой мы живем, о мире, который нас окружает, о вселенной, малюсенькой частью которой мы являемся, мы должны понять, что телесностью своей мы сродни всему тому, что материально во вселенной. Христос, будучи человеком в полном, совершенном смысле этого слова. Своей телесностью сродни всякой твари: самый маленький атом и самая великая галактика узнает в Нем себя самое во славе. Мне кажется, что кроме православия ни одно вероисповедание на Западе не восприняло космичность воплощения и славу, открывшуюся для вселенной через воплощение Христово.
Слишком часто мы думаем и говорим о воплощении как о чем-то, что случилось только для человека, чтобы спасти человечество от греха, победить смерть, упразднить разделение между Богом и человеком. Помимо этого есть и космическое измерение Боговоплощения. В таинствах Церкви совершается нечто совершенно изумительное. Над частицей хлеба, над малым количеством вина, над водами крещения, над маслом, которое приносится в дар Богу и освящается, совершается нечто, что уже теперь приобщает это вещество к чуду воплощения Христова. Воды крещения освящены телесностью Христа и благодатью Всесвятого Духа, сходящего в них и совершающего это чудо. Хлеб и вино приобщаются и телесности, и Божества Христовых через сошествие Святого Духа. Это уже вечность, вошедшая во время.
Речь не только о том, чтобы освящать воду, масло, хлеб, вино. Все должно быть принесено Богу в дар от нас, принято Богом, чтобы Бог влил в это вещество Божественную преображающую силу. Это относится и к словам. Слова Христа были таковы, что доходили до той глубины человека, где покоится возможность вечной жизни, и от них как от искры, упавшей на сухое дерево, загоралась в человеке вечная жизнь. Это относится не только ко Христу, Чье слово доходило сильнее любого другого, но и к тем великим учителям и проповедникам, которые своим словом преображали жизнь других людей. И звук вещественен, и свет вещественен. Все вещественное — и столь великое, что мы не можем даже представить себе его размеров, и столь малое, что мы не можем его уловить даже прибором, все охвачено Христом, включено во Христа благодаря тому, что человек создан из земли, принадлежит своей плотью веществу. Призвание человека — войти в глубины Божии, сродниться с Богом так, чтобы быть единым с Ним, через это преобразить свою телесность и при этом преображать весь мир.
Когда человек был создан, ему была открыта возможность наслаждаться всеми плодами рая, но его существование не зависело от этих плодов. Человек жил своей приобщенностью к Богу. Когда человек оторвался от Бога, Бог дал ему возможность и задачу: возможность существовать тем, что он будет получать некоторую долю своей жизни от Плодов земли, и задачу возделывать эту землю. Без этого он умрет, он больше не может жить одним Богом. Человек погрузился в землю корнями, чего ему делать не следовало бы, потому что наше призвание — эту землю вести к Богу. Мы читаем в Библии, что человеку сказано обладать землей, и толкуем слово «обладать» как «иметь власть». Но Христос говорит: «Почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою» (Мк. 10,42-43). Вот призвание человека » быть тем, кто служит всей твари в ее восхождении к Богу, в ее постепенном укоренении в Боге и вечной жизни.
Семён Людвигович Франк писал в рецензии на одну из книг отца Сергия Булгакова, что христианство — единственная радикальная и последовательная форма материализма. Потому что материализм игнорирует материю, тогда как христианство ей придаёт абсолютное и окончательное значение. Для такого материалиста материя — строительный материал. Для христианина материя — нечто, что должно войти в Царство Божие, должно просиять приобщением к Божеству.
Святой Исаак Сирин в одном из своих слов говорит, что только тот может молиться чистой молитвой, кто примирился с Богом, с собой, с ближним и со всеми предметами, которых он касается, то есть кто каждый предмет рассматривает как потенциальную святыню. Это не значит, что надо копить старые спички; но никогда не надо относиться к предмету, будто он не существует. Я знал одного человека, который мог, вытирая стол, задуматься и уронить тряпку, а когда он приходил в себя, то брал тряпку, говорил: «Прости!» — и клал её на место. Это может показаться нелепостью, но это говорит о целостном отношении ко всякой материальной реальности. Вот это мы могли бы воплощать в своей жизни, потому что каждый из нас чего-то касается, какими-то предметами пользуется. Как я ими пользуюсь?.. Среди прочего мы пользуемся другим человеком; ведь, если мы не видим в другом человеке святыню, он делается предметом, и мы тогда им пользуемся, будто он предмет, эксплуатируем его в той, другой или десятой форме. Если я отношусь к моему ближнему, как будто он только предмет, который является в моей жизни или помехой, или помощью, или предметом притяжения, соблазна, желания, я из него уже делаю вещь и лишаю его достоинства не только как человека, но и как вещи, потому что и к вещи нельзя так относиться.
Каждый из нас потенциально — мощи, потому что каждый из нас потенциально призван к святости. Это, конечно, идеал, то, к чему мы должны стремиться. Но святость начинается не с момента, когда мы передвигаем горы, а с момента, когда мы свою жизнь отдаём в руки Божии с твёрдым намерением стать как бы проводниками Его мудрости и Его воли. И в этом отношении не обязательно быть «патентованными» святыми, а надо быть людьми, которые устремлены в определённом направлении. Есть люди, которые сами не святы, но которые могут словом вдохновить к святости других. Ведь подумайте: все святые, которые почитаются у нас на Руси или где бы то ни было, были воспитаны приходскими священниками, которые сами в святцы не попали. Но они читали вслух Евангелие, проповедовали слово Божие от чистого сердца — может быть, аляповато, может быть, несовершенно, но правдиво.
Христос говорит нам, что мы призваны быть не от мира сего, но в мире… Мы призваны, хороши мы или плохи, вершить суд Божий, говорить правду Божию и быть совестью этого мира, не только Церкви, а совестью всех. Мы должны быть как бы светом, хотя бы малой свечой, хотя бы искоркой света, и мы должны вместе с теми, кто не верит во Христа, в Бога, которые борются против Него, делать всё, что можем по совести делать вместе, ради того, чтобы строить град человеческий, который был бы просто достоин человека. В этот град мы с собой вносим измерение, которое достойно Бога. Мы можем заниматься проблемой кислотных дождей, загрязнения природы, воздуха, и одновременно мы можем быть живым словом Божиим и признавать это очень важно, что сами не живём в уровень этой правды, но что правда от этого не меняется.
Сейчас мир настолько стал единым, что недостаточно говорить о том, что надо в одном месте делать то или другое и этим решится вопрос существования или выживания народностей, которые живут на этой территории. Сейчас то, что происходит в одной стране, действует или положительно, или отрицательно на другую. Сейчас мы в Англии производим ядовитые газы, которые ветер уносит в Норвегию, в Швецию, в Германию; это наш вклад – отрицательный — в судьбу этих стран. Поэтому мы не должны спрашивать себя: «Что мы будем делать там?» Мы должны спрашивать: «Что мы можем сделать здесь?» Постепенно сознание людей пробуждается, и более на них влияет не то, что им рассказывают, а то, что они воочию видят.
Мы дошли до такой степени, когда очень многое видно. Беда не где-то за морем случилась, её везде можно видеть: в речках и реках здесь, на побережье всей Европы; можно видеть фотографии, фильмы. До сознания людей кое-что начинает доходить. Но всё это движется очень медленно. Успеем ли мы проснуться, пока нас не настигнет смерть? Но каждый из нас что-то Может сделать. Если делать будут не отдельные люди, а масса, это уже какое-то движение; и большей частью, если масса людей за что-то берётся, то это распространяется и выражается в правах, в законах, в привычках. Но начать можно только с себя и с малого. И если один человек за другим начнёт с себя и что-то будет творить достойное и себя, и созданного мира, и, в конечном итоге Бога, тогда возможны постепенные перемены. Положение не изменится сразу, но сознание людей переменится.
Одна из причин, почему мы так разрушаем мир, в том, что мы строим слишком много уродливого. Человек сейчас не может видеть природы, потому что трудно выйти на природу. Города так расползаются, что есть люди, которые никогда не бывают в чистом поле или в лесу. И кроме того, то, что они видят в городах, уродливо и не может вдохновить к сознанию красоты, которое потом может перелиться в сознание поклонения чему-то большему, чем материя в самом низком смысле слова. В этом отношении, например, икона — это уже видение преображённого мира, которое кому-то донесёт экологическую весть, донесет именно как образ, а не как доклад.
Мы потеряли сознание, что весь мир — как бы живой организм по отношению к Богу. Мы не можем говорить с деревом или с камнем. Но Господь Бог говорит с деревом и с камнем, потому что Он сказал всему, что сотворено: «Явись из небытия в бытие!» Всё создание услышало Его голос. К сожалению, это не обсуждается, об этом мало думают. Большинство людей относится к зверям либо как к игрушке, либо как к скоту, которым можно пользоваться.
Однажды я беседовал с американским экологом, который ездил по Европе и ставил разным людям два вопроса, на которые надо было отвечать, не раздумывая. Первый вопрос: «Что такое молчание?» — относится к делу косвенно. А второй вопрос звучал так: «Что такое дерево?» Я тогда только что вернулся из Америки, и у меня было чувство, что я видел страну, где громадные просторы ещё не порабощены человеческой жадностью, и из земли растет живая трава, живые деревья; об этом я и сказал ему в ответ на такой вопрос. Но потом я решил задать этот вопрос нескольким своим знакомым. Я спросил двух людей, что такое дерево. Хорошо образованный молодой человек ответил: «Дерево — это строительный материал». А одна девушка ответила: «Дерево — это поэзия. Разве вы никогда не слышали звук ветра в листве, не слышали, как падает дождь и рождается целая музыкальная гармония?..» Два подхода в одном очень маленьком кружке. А в мире в целом многим представляется, что человек имеет право дотла всё истребить, употребить, съесть… Потом оказывается, что ничего не осталось.
Жития рассказывают, что вокруг святых образовывались как бы оазисы любви и мира. Сама природа менялась. Звери иначе начинали относиться друг к другу. А один французский романист описал некоего человека, который побывал на островах Тихого океана и увидел, какова природа, пока человек её ещё не опоганил, не осквернил, не разрушил. Этот человек действительно возлюбил природу. Он вернулся во Францию, купил клочок совершенно иссохшей земли, где были только камни и почва, на которой ничто не могло расти, и стал этой почве, этому участку петь песни любви. И постепенно эта почва стала отзываться, и вырос райский сад, куда стали собираться окрестные звери, причём такие, которые обычно друг от друга бежали. Собрались все, только лиса не пришла. Человек сначала страшно болел душой за лису: как это она не понимает, что тут рай, где ей было бы так хорошо. Потом ему стало обидно, он начал раздражаться, потому что, пока лиса не придёт в рай, рай-то неполный. Постепенно в него закралась мысль: не будь лисы, рай был бы полный… И он пошел и убил лису. А затем вернулся в свой райский сад и увидел: всё завяло, все звери разбежались, всё вымерло… Так делаем и мы.
Библия рассказывает о том, как люди все дальше и дальше отходили от Бога и, наконец, Господь говорит: «Да страшатся и да трепещут вас все звери земные, и все птицы небесные, все, что движется на земле, и все рыбы морские: в ваши руки отданы они; все движущееся, что живет, будет вам в пищу» (Быт 9, 2-3). Страшно себе представить: человек, который был призван всякое существо вести по пути к преображению, к полноте жизни, дошел до того, что вынужден питаться убийством тех, кого должен был вести к совершенству. Здесь как бы замыкается круг трагедии. Мы находимся в этом кругу, мы все еще неспособны жить только вечной жизнью и словом Божиим, хотя святые в значительной мере возвращались к первоначальному замыслу Божию о человеке. Святые нам указывают, что надо молитвой, духовным подвигом постепенно высвобождать себя от нужды питаться плотью животных, переходить только на растительную пищу. Были святые, которые жили только тем, что раз в неделю приобщались Святых Тайн.
Если бы мы могли так полюбить природу — не участок земли, а тот участок жизни, который нам принадлежит, если бы мы пели ему песни любви (не сентиментальные, а вдохновляющие), то могли бы создавать рай в разрозненных уголках мира, которые потом, может быть, слились бы. Главное — помнить, что нельзя создавать против чего-нибудь. Созидание тогда возможно, когда мы освобождаемся от мысли, что рай был бы, если бы «их» не было: коммунистов, или немцев, или русских, или эксплуататоров, или кого-нибудь другого. Вся задача жизни в том, чтобы и человек стал Человеком, а не только звери и земля были бы освобождены от нашего рабства.
Мы часто отговариваемся тем, что «мы молимся за весь мир». Но что миру от нашей молитвы, когда люди голодные, холодные? В притче Христовой об овцах и козлищах суд происходит не о том, во что ты веришь — веришь ли в Бога, веришь ли во Христа. Вопрос только в одном: ты был человечен или ты ниже человеческого уровня? Ты накормил голодного? Одел нагого? Принял под свой кров бездомного? Посетил больного? Не постыдился признать, что заключённый — твой друг?.. Если ты не был человечным, если ты просто человеком не был, то не говори, что хочешь вступить в область Божественную. А у нас очень легко возникает чувство, что мы вступаем в Божественную область. У нас такое колоссальное богатство, что одной крупицей можно насладиться и насытиться. Но православные страны как таковые (я не говорю об индивидуумах) не дошли до того, что богословие должно быть применимо к жизни. Ещё апостол Иаков говорил: «Покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу веру мою из дел моих» [Иак. 2, 18].
У нас, в православии, колоссальное количество понимания, богословского знания, аскетического и мистического опыта, но это не значит, что мы его применяем. Мы восторгаемся — и часто этим ограничиваемся. Однажды протестантского пастора укорили: «Вы всё делаете несовершенно!» Он ответил: «Я предпочитаю своё несовершенное делание вашему совершенному неделанию». Я думаю, это часто относится к нам. Мы всё знаем, мы всё можем описать, всё можем замечательно представить в богослужении, в проповеди — а до дела дойдёт или не дойдёт?..
Нам надо вернуться к пониманию того, что мир являет собой одно целое, созданное Богом для нас, одно целое, о котором можно говорить и с безбожником, целое, которое является частью нашей судьбы, общей судьбы и человека, и вещественного мира. Жизнь драгоценна, и мы призваны ‘ служить жизни, а не обладать ею, властвовать над ней или быть паразитами земли. Вот наше православное представление о том, каков мир и как Бог с этим миром связан: не только как Творец, Который просто творит и остается чужим Своей твари. Бог остается связанным с тварью. Он зовет ее к Себе, чтобы она выросла в полную меру своих возможностей: из невинности — в святость, из чистоты — в преображенность. С точки зрения Православной Церкви наше отношение к земле определяется не тем, что то, что мы делаем с землей, нас погубит, а тем, что то, что мы делаем с землей, нарушает наше человеческое призвание. Мы сами себя губим, и мы закрываем другим тварям путь к преображенной жизни.
Митрополит Сурожский Антоний. Христианство и экологический кризис // Экотеология. Голоса севера и юга. Сборник статей, Москва, 1997 г. 368 с.